Читать онлайн книгу "Пчёлочка златая. Избранное"

Пчёлочка златая. Избранное
Владимир Попов


Трогательная книга стихов, полная пронизывающих прозрений о человеческой судьбе, любви и разлуке, одиночестве и уходе поколений, написанная в стилистике северного фольклора.Стихи ранее были опубликованы в одноимённых авторских сборниках.





Пчёлочка златая

Избранное



Владимир Попов



Дизайнер обложки Юлия Архирий

Фотограф Александр Сизухин

Компьютерный набор Андрей Васильев



© Владимир Попов, 2023

© Владимир Попов и наследники, 2021

© Юлия Архирий, дизайн обложки, 2023

© Александр Сизухин, фотографии, 2023



ISBN 978-5-0053-7574-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero










Тропиночка


Еле тропиночка нынче видна
где я мальчишкою бегал…
Боже, какая стоит тишина
в старом лесу перед снегом.

Вот и теперь, – на канун Рождества, —
словно природа уснула:
слышно, как сонная где-то сова
слабо крылом шевельнула.




Вьюга


Воют вии за стеной.
Ходит холод за спиной,
и дрожит от страха
тонкая рубаха.

Вот какая вьюга
нам для перепуга!




На рассвете


Ходит Петя на рассвете
у сарая, у повети.

То присядет у крыльца,
как мужик из-под Ельца.

То, как баба в хороводе,
всё кругами ходит, ходит…

Слышно, как шуршит солома
возле Светкиного дома.




Онса


Онса (или Онца) —
всю видать до донца!

По посёлку, за углом —
речка тиховодная.
Руку сунешь за угрём —
у, кака холодная!

Протекает тут и там —
прячется за елью —
разделяет пополам
всю Большую Щелью.

Огонёк в окне дрожит
в доме отдалённом.
И собака пробежит
по тревожным бонам.

Даль гудками запоёт…
С шорохом и хрустом
теплоходик подойдёт
к онсовому устью.

И сойдёт на бережок
тёмно-красно-глиновый
твой блестящий сапожок,
сапожок резиновый.

С жарким мёдом на губах,
всю ночь до рассвета
нацелуемся впотьмах
с почтальонкой Светой.

Онса – приток Вашки




Бабка


Бабка ходит весело,
открывает ставни:
«Вот приедет на село
капитан-исправник!»

На привет один ответ
и одни страдания —
девяносто девять лет
бабушке Мелании.

Всё грозит она зело
коммунистам главным:

«Вот приедет на село
капитан-исправник!
Я под ноги постелю
душу, как солому,
нашу батюшке-царю
Николай Второму!»




Хороводная


Ясная звёздочка с неба упала.
Ой, лала, ой, лала. Ой!
За тёмным лесом, за лесом пропала.
Ой, лала, ой, лала. Ой!

Ты выходи, ясный месяц, на волю.
Ой, лала, ой, лала. Ой!
И освети мою девичью долю.
Ой, лала, ой, лала. Ой!

Будем на лодке с любимым кататься.
Ой, лала, ой, лала. Ой!
Будем с любимым за рученьки браться.
Ой, лала, ой, лала. Ой…




В поселении Резя


Ярко светят созвездья.
Громко птица поёт.
В поселении Резя
никто не живёт.

Опустели домишки.
Раны выбитых рам.
Только серые мышки
шебуршат по углам.

Смеха-плача не слышно.
Позабыта молва.
На часовне, под крышей
поселилась сова.

А цветок у порога
голубой-голубой…
Вековая дорога
зарастает травой.

Резя – деревня в Лешуконье.




Утки-перегудки


Летят утки-перегудки
с изумрудами в желудке.
Под крылами топь и гать —
как на блюдечке видать.

Вся деревня на виду,
как в доселенном году:
до колодца прядают
соседушки порядовы.
А домовы крыши
через печку дышат.

Дед полез на подволоку
и чекушку держит сбоку:
видно, старого без дела
полуночница заела.

Бабка мечется, как бес,
будто на иголках:
– Ты опять, старой, полез
к Ваньке Ёлкину!

А сноха в окошке
поправляет рожки,
светит без утайки
кофтой из китайки.
Парень честью дорожит —
мыслит о побеге:
у амбара возлежит
на пустой телеге.

За сараем целый ряд:
свиньи, овцы, куры…
И шабашники стоят,
и цигарки курят.

И гуляет вороньё
посредине лужи…
И стоит себе ворьё,
опершись на ружья.




Возьми меня с собой!


Когда глаза закрою,
то слышу женский вой:
«Возьми меня с собою,
возьми меня с собой!»

Застылые, как тени —
вдвоём и поутру —
на скользких на ступенях
стоим в аэропорту.

Мне будут долго сниться
зелёные глаза.
Продрогнет на ресницах
горячая слеза.

Холодная округа
архангельской зимой…
И женский вой, как вьюга,
летает над землёй.




Подорожная


Бабка по избе летает,
суетится со всех ног —
мне в дорогу собирает
подорожный узелок:

полбуханки хлеба,
три варёные картошки,
два яйца вкрутую,
луковицу
и бутылку воды.

– Ты возьми, возьми, сынок:
завязала в свой платок!

Развяжу я узелок
в перепутии дорог.

Полбуханки хлеба,
чтобы видеть небо.

Три варёные картошки,
чтобы сил было немножко.

Два яйца вкрутую —
тайну золотую.

Луковицу хрусткую,
как судьбину русскую.

И бутылочку воды,
со молитвой от беды.

Да любовь в придачу…
Я иду и плачу…




Притоки Вашки


Здесь и К?ла, и Ёла,
Выкомша и Кошма…
Непонятные слова,
но зато хорошие.

Повстречались мне надысь —
справа или слева —
и болотная Горбысь,
и лесная Евва.

Ыя, Мытка, Поч и Дым,
Чой, Кыв, Нюш и Она…
Хорошо быть молодым
и худым до звона!




Над рекою туман

(песня о Вашке)


Словно призрачный сон, будто морок-обман:
кто-то с берега машет рукою…
Над рекою туман, над рекою туман,
опустился туман над рекою.

Над рекою туман, над рекою туман…
Словно образ крестьянского рая —
лес стоит над рекой, как старинный орган,
величальные песни играет.

Над рекою туман. Над рекою туман…
Сколько неба и сколько покоя!
Породнила Река русских, коми-зырян —
и связала одною рукою.

Над рекою туман, над рекою туман…
И Коню ветер гриву погладит.
Навсегда улетит от людей чёрный вран.
И в лесах Птица гнёздышко сладит.

Конь – герб Лешуконья, Птица – герб Коми.




Манефа жарит рыбу


– Манефа, жарь рыбу.

– Рыба вся…

– Жарь всю!

(Северная присказка)


Манефа жарит рыбу
на берегу реки…
Похожие на глыбы,
лежим, как бурлаки.

Мы дружно взгромоздились
на перекур-покой,
коль баржу разгрузили
с пшеничною мукой.

Манефа рыбу жарит —
такое объеденье…
Колдует-кочегарит,
а мне уже до фени.

Не вижу сини неба —
усталый, как батрак…
Один Степан из Кебы
смеётся, как дурак.

Хохочет во всю глотку,
как будто не устал:
«Я с берега на лодку
молодушек таскал.
Они, как горностаи,
обнимут, как во сне,
и тело распластают
по выгнутой спине».

От сладкого дурмана
вся Олема в дыму…
Мы смотрим на Степана,
завидуя ему.




Кружка чаю


Налью я кружку чаю —
уйду от суеты…
«Я без тебя скучаю», —
мне написала ты.

Осенняя погода.
И дождик поутру.
Скучает вся природа
по ласке и теплу.

И ясно различаю
средь этой красоты —
«Я без тебя скучаю»,
как поздние цветы.




«В серебряную ночку…»


В серебряную ночку
звездами мир прошит.
По тонкому ледочку
морозец шебуршит.

Молоденький морозец
гуляет и не спит.
И журавель-колодец
по-зимнему скрипит.




За лесом, за Кебой


За лесом, за Кебой,
в таёжной укроме,
под северным небом
живёт народ-коми.

Он чайке поморской
подобен в судьбе.
Есть Стефан Печёрский
в старинной избе.

И птица счастливо,
как малые дети,
кричит: «Асъя кыа!» —
всегда на рассвете.

Асъя кыа (коми) – утренняя заря




Осенняя


Воздуха октябрьского настоя…
Надо в доме щели закрывать.
Старый пень засыпало листвою —
так и будем зиму зимовать.

Заведём с капустою кадушку
и картошку ссыплем в погреба,
величая хлебную горбушку,
что судьба-старушка сберегла.

Уголёк подвинем на загнетку.
Станем стары валенки латать.
А потом всю ночку до рассвета
будем сказки дивные читать.




Приходил ко мне милашка

(с переводом на коми)


Приходил ко мне милашка —
постучался в отчий дом.
На нём белая рубашка —
сы вылын выльа дором.

Быдтор позъо виччысыны —
всего можно ожидать.
Обниму-ка я детину
и не стану возражать.

Он немножечко колючий,
но пригладится потом.
Будет мне при нём не скучно —
сы дырий аб? гаждом.




Опять летят по небу журавли


Какое чудо: в городе чужом
бродить по улицам, посматривать на окна…
Как будто бы вернулся в старый дом.
И одиноко так. Так одиноко…

Опять летят по небу журавли.
И кажется, что жизнь ещё вначале.
И хочется заплакать от любви
среди российской вековой печали.




Колыбельная


Сидит кошка на крыльце,
словно кура на яйце.

То ли дремлет, то ли спит.
Мелкий дождик моросит.

Он настолько меленький,
что прозрачно-беленький.

Шум дождя чуть слышно тает…
Сыпет-сыплет. Засыпает.

Есть у дождика работа:
посылать земле дремоту.

Дремлет кошка, дремлет чиж.
Засыпай и ты, малыш.




Последние птицы

(песня)


За окошком осенним снежинки мелькают…
И последние птицы летят, не спеша.
И как будто кого-то они окликают —
вдруг откликнется где-то живая душа.

И летят, и летят над далёким селеньем:
на лугу сиротливый одинокий стожок…
Сквозь небесное сито просеется с ленью —
он такой ещё лёгкий и мелкий – снежок.

Вот последние птицы пролетят наудачу,
и протяжные крики проплывут над рекой…
И осенние скрипки осторожно заплачут,
отпуская природу на зимний покой.




«Как много патины и черни…»


Как много патины и черни
открыла осень сгоряча,
как будто в комнате вечерней
горит последняя свеча.

А люди призрачны и странны…
И исчезают навсегда,
когда в осенние туманы
бредут, как Божии стада.




Из Ганны Осадко

(перевод с украинского)


Так идти через ночь —
и упасть у Тебя на пороге,
на тряпицу – лицом,
на обивку дверей – волоса.
Когда крохой была,
то просила у дядечки Бога,
чтоб плохое прошло
и скорее сбылись чудеса.

Так идти через боль,
отдирая печаль, что налипла,
чтобы враз —
магдалинно —
и белую прядь отреветь.
…то не звоны, родной —
носом хлюпает жалкая скрипка…
Так идти через грех,
чтоб в ладонях Твоих умереть.

(оригинал 1999 года)




Утром


Дверь открылась золотая,
словно в сказку явную:
утром белочка летает
с яблони на яблоню.

Солнце землю золотит.
Чудо не кончается:
белка по небу летит,
веточка качается.




В который раз


В который раз, в который раз
в ночи морозной
погас закат, закат погас
и вышли звёзды.

И от звезды, и до звезды —
пройти немножко —
как от избы и до избы,
где свет в окошке.




Цокают копыты


Небеса над головой
синевой покрыты…
По булыжной мостовой
цокают копыты.

То пойдут наискосок,
то идут в атаке:
цок-цок-цок да цок-цок-цок,
цоки-цоки-таки!

Нам встречаться не дано
(просто невозможно).
Посмотрю я на окно
взглядом осторожным.

Вижу светлое чело,
вижу нежность взгляда —
и не надо ничего,
ничего не надо!

Как улыбка хороша
у любимой Насти!
Разлетись моя душа
на четыре масти!

На окошечке цветок
вянет позабытый.
Цок-цок-цок да цок-цок-цок, —
цокают копыты.




«Невыносимо высоко…»


Невыносимо высоко,
перед вечернею зарёю,
крылом касаясь облаков,
орёл кружился над землёю.

А на земле стоит покой.
Но кто-то, видимо, случайно
меня окликнул за рекой
высоким голосом печальным.

На вечереющей траве
ещё мерцает свет убогий.
«Здесь похоронен человек», —
прочёл я надпись у дороги.

Темнеет придорожный камень.
Тускнеет облачная синь…
Какими горькими цветами
цветёт татарник на Руси!

Уже орёл на небосводе
остановился и повис…
Он крылья тяжкие уронит
и будет долго падать вниз.




«За окошком снег лежит…»


За окошком снег лежит
в беленькой рубашке.
Чайник на плите южжит
про уют домашний.

Вот и время настаёт
зимней ночи длинной.
Вьюга песенку поёт
старую-былинную.

Буду валенки латать —
кожаные пяточки.
Стану медленно читать
сказку о Касаточке.

Закрываются глаза,
подступает дрёма.
Помолюсь на образа…
Тишина. Истома.

Мышка коркой шебуршит
медленно-невесело.
Хорошо, что кошка спит —
лапку с печки свесила.




Во субботу, ранним утром


Во субботу, ранним утром
я по дому гоношу:
то колю дрова для бани,
воду вёдрами ношу.

На приступочке присяду,
посмотрю на внешний вид:
не забота, а отрада!
А по саду звон стоит…

Там коросту носом острым
долбит дятел деловой.
Мухоловочка по соснам
ходит книзу головой.




«Небо звёздное бездонно…»


Небо звёздное бездонно…
Выйду на прохладу.
Мотыльки летают сонно
по ночному саду.

Успокоится душа,
как ночная птица —
станет тихо, чуть дыша
шёпотом молиться.




В очарованьи ночи лунной

(романс)


В очарованьи ночи лунной
пел женский голос молодой.
Звенели медленные струны,
посеребрённые луной.

«Не потревожу вас упрёком,
но как далёки вы уже…»
И было близко-одиноко
неуспокоенной душе.

А облака уже померкли,
но было радостно от слёз,
что силуэт старинной церкви
светился средь печальных звёзд.

И отголосок жизни дальней
прижался шёпотом к виску…
И было грустно и печально
на затихающем веку.

Опять во времени далёком
свою отраду нахожу:
«Не потревожу вас упрёком,
плохого слова не скажу…»




«Мне не пропасть на бездорожье…»


Мне не пропасть на бездорожье,
когда уже в наследство дан
отец, погибший в Запорожье,
из Порт-Артура – дед Роман.

Моё наследство так глубоко
зарыто в землю. У крыльца:
медаль «Всевидящее око»
и похоронка на отца.




По утрам морозец колется

(песня)


По утрам морозец колется —
от зари и до зари…
Отзвенели колокольчики.
Незабудки отцвели.

Ничего не забывается —
время птицею летит.
И душа тихонько мается —
только в прошлое глядит.

Замело порошей прошлое,
словно летнее тепло…
Вспоминается хорошее,
а плохое утекло.

Всё на свете возвращается,
и под снегом спит трава…
Ничего не забывается,
ничего не забыва-
ется. Не забудется вовек.




Тишина


Тишина перед рассветом…
А потом вверху: «Чи-вик!»
И торопится с ответом
птичий зов и птичий крик.

И гуляет строгий хор,
словно по дорожке,
окликая целый двор
и меня немножко.

То по-ангельски лопочут,
то свирелькою завьют…
И смеются, и хохочут.
И поют, поют, поют…




«Осенняя примета …»


Осенняя примета —
цветёт полынь-трава.
Забытые поэты.
Забытые слова.

Новейшая эпоха —
что было, то прошло,
что раньше было плохо,
сегодня хорошо.

Меняется обличье
и рушится гранит,
и только песня птичья
по-прежнему звенит.




Ворон


Ворон каркает-сипит
вольно и красиво:
на кривой сосне сидит
у края обрыва.

И кого он там зовёт,
и чью душу ранит?
То ли в небо уплывёт,
то ли вниз упанет…




Так сложилось


Так сложилось. Так сложилось —
где-то что-то обнажилось,
словно дверца приоткрылась,
отзвенело и прошло…

Так сложилось. Так сложилось:
мало что переменилось,
а душе – скажи на милость —
стало очень хорошо.




«Чтобы не было печально…»


Чтобы не было печально,
чтоб гулять по воле мне,
поцелуй меня случайно
у колодца в Олеме.

Повстречались в прошлом лете
(случай нас порадовал)
на архангельском проспекте
Павлина Виноградова.

И пошли с тобой вдвоём,
как по белой скатерти…
На Кег-остров уплывём
на вечернем катере.

Голос нежный и печальный.
Тихие объятия…
А потом – ночная тайна
за семью печатями.




Поезд на Архангельск

(песня)


На Архангельск поезд громыхает.
Я в холодном тамбуре стою.
А закат морозный полыхает.
А колёса песенку поют.

Прошумит навстречу электричка,
словно освещённая стена.
Проплывёт лесочек безразличный,
за которым глушь и тишина.

Как печально там и одиноко:
снежная пустыня – путь далёк…
А потом, вдали – в дали глубокой —
одинокий вспыхнет огонёк.

Вспыхнет огонёчек и погаснет,
словно у Вселенной на краю…
Только одиноко и напрасно
я в холодном тамбуре стою.




Забыть-река





«Чтобы не перестала память родителей наших и наша, и свеча бы не угасла»

Из завещания князя московского Симеона Гордого







1.Заблуждение


Я слишком поздно вышел со двора
И долго шёл по незнакомой чаще.
А ветер доносил слова …слова —
Как медь звенящая
Или кимвал звучащий.
Открылось небо. Плыли облака
То ль в полусне, а то ли в полуяви.
Вела тропинка в поле. По бокам
Небесные цветы во ржи стояли.
Куда я шёл? Я был совсем один,
В каком-то благодатном заблужденье.
Лишь белый свет открылся впереди…
И замерла душа в уединенье.
Рвал ноги босые колючник молодой.
И лето растворялось в птичьем гаме,
И высоко-высоко надо мной
Кружился коршун плавными кругами.
Смотри, смотри! В полуденном бреду
Пасётся конь – помахивает гривой.
Тихонько вдоль обочины бредут
Берёза белая да камень молчаливый.
Ужель на них поднимется река?
Откуда здесь неясное свеченье,
Как будто изнутри? Шли облака,
Неторопливые, как старое реченье.
На землю обнажённый луч бросая,
Светило солнце, открывая высь…
Неслышно, словно женщина босая,
Пересекла мою дорогу рысь.
Деревья повернулися ко мне,
Таинственные, как время оно…
Чертополох возник среди камней,
И с криком в небо кинулась ворона.
И солнце повернуло за овраг,
И стал туман низинами клубиться,
Берёза старая качала на руках
Гнездо какой-то незнакомой птицы.
Погасли дня глухие отголоски.
Луна-девица вышла на порог,
И очутился я на перекрестке,
У нарожденья четырёх дорог.




2.Северная дорога


Пленил волшебной музыкой Восток,
И Юг наполнил праздничные роги.
Гул?ный Запад приводил в восторг,
Но я пошел по Северной дороге.
Туда, туда! За Волгу, за Двину,
Где на просторе ходит ветер свежий,
Где люди долго помнят старину
Под крышами прадедовских убежищ.
Возможно, эта истина горчит,
Однако правда правдою пребудет,
И, как наивно это не звучит,
Спасли язык неграмотные люди.
Как с ними я не виделся давно!
– А жили как?
– Времён не торопили…
Поднялся над избой седой дымок:
У Ивановых печку затопили.
Туда, туда! Где царствие Зимы,
Где старики торжественны и седы.
Там, у суровых жителей земли
Подслушаю вечерние беседы.




3.Егоровна


– Смотри, Матвеич, кто это идет?
– При бороде, а вроде моложавый.
– Устал, поди: ногами пыль прядёт.





Конец ознакомительного фрагмента. Получить полную версию книги.


Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vladimir-popov-11838260/pchelochka-zlataya-izbrannoe-65551311/chitat-onlayn/) на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.



Если текст книги отсутствует, перейдите по ссылке

Возможные причины отсутствия книги:
1. Книга снята с продаж по просьбе правообладателя
2. Книга ещё не поступила в продажу и пока недоступна для чтения